Блог Иры Форд: с сентябрёвой душой да в мартовские дела.

…Мой папа был в первом классе, когда Гагарин полетел. Он написал стих - «Посвящение Гагарину и Титову». Чтоб никому не обидно было. Подумаешь, Титов не полетел. Полетит еще.

Летали они высоко.
Не видели они Бога.
А видели планеты,
Которые далеко.

Я училась классе в десятом, когда Риточка вспомнила это папино стихотворение и говорит: «Представляете? Маленький мальчик, первоклассник! И он обращает внимание взрослых в своем стихотворении: «Не видели они Бога!» Значит, Бог есть, но они его не видели. А может, не так! Может, видели, но не рассказали никому, потому что тогда еще нельзя было о таком говорить! Но вообще – вы только подумайте! «Летали они высоко. Не видели они Бога!» Это значит, что в голове у Юрочки был один вопрос только к полету первого человека в космос – видел или не видел? А если видел – расскажет или побоится? Юрочку же и крестила бабушка Ксения тайком. Какие уж там разговоры о Боге! Разговоров не было. Вера была, а разговоров не было. И вот Гагарин приземлился, и молчит. А Юра ждет, что он расскажет!»

***
…Помню, в нашем классе была игра «Что? Где? Когда?», на которую я не попала – вместо этого попала в больницу с ногой. Но Марго, наша классная, переслала мне в больницу вопросы той викторины. И там был вопрос: «У кого в нашем классе бабушка живет в Полярном?» Строго говоря, Рита не была мне бабушкой. Она была бабушкиной сестрой. Пратетя? Двоюродная бабушка? Внутри семьи мы с Инной придумывали официальную линию родства для Риты. А для тех, кто был вокруг нас, сомнений не было – бабушка. Тем более, что функции бабушки Рита выполняла – пекла шаньги и крошечные – с ноготок – печеньки-пуговки, брала нас с сестрой на несколько часов в выходные (а однажды почти на двое суток!), давала проверять тетрадки по русскому и писала со мной сочинения-мучения.

***
…Рита подолгу смотрела на мои руки и говорила: «Чисто Юрочкины руки. Юрины ручечки».
Я улыбалась внутри себя.
Снаружи не улыбалась – страшно было улыбкой своей обидеть Риту. Рита всегда была на своей волне и говорила такое, что было не совсем понятно. То есть совсем непонятно.

Я улыбалась внутри. Ну потому что мне десять лет. А папе тридцать три. И с какой это стати мои девчоночьи ручки являются копией папиных огромных ручищ, замозоленных и замасленных в гараже?

***
…Мы сидели с сестрой в Ритиной квартире. Вдыхали запахи выпечки. Листали тетради Ритиных учеников. Больше у Риты делать было нечего. Потому мы просто сидели и ждали, когда поспеют (а потом – когда остынут) крошечные «пуговки», растворяющиеся во рту нежным крошевом. А Рита сидела рядом. И смотрела на мои руки. Так, будто это что-то большее, чем руки. Или так, будто она смотрит на мои руки, а видит Юру.

Но зачем так смотреть, если Юрины руки можно увидеть в любой день? И если Рите так нравятся Юрины руки, то на них можно смотреть, хоть засмотреться. С утра, правда, смотреть на руки особенно не получится – времени мало, папа пьет кофе в три глотка, съедает бутерброд и сквозь метель бежит на заводской автобус с мамой подмышкой. А вот вечером можно смотреть на папины руки не спеша. Сколько угодно. Сиди рядом за столом и смотри на руки своего племянника.

Но нет. Рита нечасто сидела с нами за столом. Заглянет вечером, кивнет, скажет: «Тетрадки ждут», протянет бумажный кулечек «пуговок», спросит «Как дела?» и все. И идет к себе в квартиру, что на два этажа выше нашей.

А теперь я смотрю на мои руки, точно Рита. Будто первый раз. Пытаюсь что-то увидеть.

***
Какие-то кусочки разрозненных паззлов.
Рита дарит нам книжки – огромную стопку отличных детских книжек, которые ей для нас передал П.
Рита пишет письма из санатория в Репино.
Лето, у Риты наглаженное платье. И она вручает нам пакет гороха. Который ей для нас передал С.
Рита заходит с утра к нам – мы толпимся в прихожей и собираемся в школу и на работу, оставляет что-то вкусное и говорит: «Сегодня день ангела» - и называет имя. Или «Сегодня день памяти» - и называет имя. Коленька, бабушка Ксения, бабушка Юля, Оля, Маша, Геня… - люди из нашего рода становились для нас с сестрой частью нас – через Риту. Особенно весельчак Гена. В тельняшке. Моряк.
Рита заходит к нам, садится у телевизора и смотрит трансляцию Рождества или Пасхи. Это когда уже начали транслировать Пасху и Рождество в храме Христа Спасителя по телевизору, а наш храм в городе еще не открылся. А телевизора у Риты не было.
Рита спешит в храм. Сквозь метель. И в школу. Сквозь метель.

***
Бог говорит Гагарину: «Юра, теперь ты в курсе:
нет никакого разложения с гнилостным вкусом,
нет внутри человека угасания никакого,
а только мороженое на площади на руках у папы,
запах травы да горячей железной подковы,
березовые сережки, еловые лапы,
только вот это мы носим в себе, Юра,
видишь, я по небу рассыпал красные звезды,
швырнул на небо от Калининграда и до Амура,
исключительно для радости, Юра,
ты же всегда понимал, как все это просто.
Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем
о том, что спрятано у человека внутри.
Никакого секрета у этого, никаких подковерных тайн,
прямо как вернешься – так всем сразу и говори,
что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании,
что человек – это дух небесный, а не шакалий,
так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо.
И еще, когда будешь падать –
не бойся падать».

Я читаю это стихотворение Анны Долгаревой и улыбаюсь.
Мне хорошо и спокойно.
Я давно ждала эту телеграмму.
Впереди День Космонавтики. Пасха. А сегодня – тот день, когда ушла Рита. Год назад.

***
Апрель. Рита ушла к Богу. Где Титов и Гагарин. И вот.

…Вспомнилось еще. Как-то праздновали в детстве Пасху. Рита пекла куличи в жестяных банках от консервированных персиках и в маленьких баночках от пюре «Тема». Красила яйца. А в тот год Пасха выпала на 18 апреля, мамин День Рождения. Приехали гости, им накрыли какой-то небольшой стол - чай с сухариками, и мама сказала: сегодня Пасха, потому банкет – только после полуночи. Я помню, как все удивились. Ну то есть сначала все подумали, что это розыгрыш, не иначе. И посмеялись. Потом – посмотрев на часы (до полуночи времени еще было ого-го, а без вина и салатов не пелось и не плясалось), гости деликатно уточняли у папы, что это на маму нашло, и нельзя ли как-то переиграть ситуацию. Папа дипломатично подходил к маме. Мама выглядела смущенной, но не сдавалась. Мы, дети, были вне закона, и вовсю ели вкусности. И удивлялись тому, что это чудят взрослые.

Часов в 10 вечера Рита сказала, чтоб все сейчас же садились за стол: «Наташенька, я помолюсь за всех, отмолю, ты уж не мучай гостей». Но мама настояла, и все пошли в храм.
Это было 18 апреля 1993 года, когда в Оптиной произошло убийство трех монахов.

***
…Риточка ушла к Богу. Который сегодня вошел в Иерусалим. И который готовит нас к самой сложной неделе в году. Когда он будет распят. Но воскреснет. И мы воскликнем «Христос Воскресе!» И обнимемся. И откуда-то из космоса прозвучит: «Воистину!» И Рита снова помолится за всех нас. Отмолит все. А мы молимся за нее.

Упокой, Господи, рабу Божью Маргариту. И еще. Упокой, Господи, души мучеников: иеромонаха Василия, иноков Трофима и Феропонта.

*Рита, мама и Инна 9 мая на праздничном параде в Кислой.

«Давай дневник, запишу замечание!» Это меня так остановила социальный педагог при входе в школу, когда я опоздал. Но тут кто-то проходил мимо, социальный педагог немножко отвлеклась от меня, я вырвался, убежал в раздевалку, спрятался в дальнем углу за куртками, там переоделся, вышел уже как обычный школьник, а не нарушитель. И спокойненько пошел в класс. Вот так я избежал замечания в дневник! – на одном дыхании выкладывает Гоша свою жизнь. И счастливо добавляет, - но не избежал двух наклеек «Молодец!» в дневник. Ну как тебе это?»

Жизнь – это приключение. И Гоша это точно знает.
«Знаешь, почему я опоздал? Я ехал в школу на маршрутке, и маршрутка не остановилась около школы, проехала мимо. Хоть я и просил. А там не было мест для парковки. И водитель высадил меня около метро. И мне пришлось от метро бежать обратно к школе. Можешь представить?» - говорит Гоша возмущенно. Но в этом возмущении я читаю: «Я справился, мама, справился! Я опять справился с вызовом жизни. У меня получается!»

Я горжусь Гошей. И я горжусь собой, мамой этого самого Гоши. Я хочу встроить внутрь себя диктофон, чтобы запомнить и записать Гошу сегодняшнего. Яркого, самобытного, настоящего, как камень-самоцвет. Не ограненный, и этим прекрасный, камень-самоцвет.
«Мама, - Гоша смотрит в окно. Оборачивается ко мне. И говорит оттуда, из космоса, где он часто бывает, - ты не представляешь, мама, какая у меня фантазия».
Я не представляю. Я даже не могу попытаться представить.

Я держу на вытянутых ногах Ясину картину и пытаюсь ее сфоткать так, чтоб не было видно бликов. «Какая примитивная поза!» - констатирует Гоша, проходя мимо. И я ценю в нем ценителя изысканных поз.

«Я член, мама! Я член!» - восхищенно докладывает мне Гоша, пока я наливаю суп.
«Какой член?» - аккуратно уточняю я.
«Член экипажа, мама!» - говорит Гоша.
Выходит из игры. И закрывает крышку ноутбука.
А я почему-то вспоминаю, как бабушка Шура придумала назвать щенка Пэн. Пэн.
«А полное имя у него какое будет? – уточнила я тогда, мне было лет 15. – Пэнис?» (Вот именно так и уточнила, с акцентом на ЭЭЭЭ).
Бабушка смутилась и назвала щенка Рэм.

«Сложно, мне, мама, будет накопить на игровой ноутбук, - говорит Гоша. – Но я поэкспериментирую. Попробую не тратить сначала карманные деньги, а потом гонорар за спектакль, и посмотрим, как у меня получится копить».
Я киваю. Отличный эксперимент. У Гоши 200 рублей карманных денег в неделю. И предполагаемый Гошей гонорар.

«Мама, - говорит Гоша, - Яся переживает, как она будет играть в спектакле. А я не переживаю. Мне сказали, что 6000 гонорар, и я сразу решил, что мне это подходит. А Яся зачем-то думает, сможет она или нет. А еще Яся переживает насчет съемок в кино. А я не переживаю. По-моему, мама, - заключает Гоша, - Ясе просто не нужно бабло».
У Гоши все просто.

«Мама, - говорит Гоша, - пока я коплю на ноутбук, можем с тобой договориться, чтоб ты купила мне планшет? Я тебе нарисую схему магазина: мой планшет третий от входа в разделе планшетов. На День Рождения не прошу, это еще не скоро. На окончание первого класса тоже не прошу – это еще не скоро. Я прошу на День Рождения моего святого, Георгия, который рядом с 9 мая. Можем это обсудить? Схему магазина я практически нарисовал, мама».

«Мама, - говорит Яся, - ты мне напоминаешь первых христиан. У них были такие кулоны – с одной стороны христианский символ, с другой – языческий. Вот и у тебя – с одной стороны крестик, а с другой – кучка с камнями и кристаллами на полке. И инструкция, на какие чакры они действуют».
«Мама, - говорит Гоша, - тебе не кажется, что нам надо вынести из дома амазонит? Он активирует и усиливает природную лень. Оно нам надо, мама?»

«Мама, - говорит Гоша, - мне дали роль буквы «Н» на празднике Азбуки. Но «Н» так жала голову, что я был счастлив стать «твердым знаком». К тому же у меня такой был отличный напарник, «мягкий знак»… Отлично все сложилось, мама! И, кстати. У тебя тут стоит книга, которая называется «ШЕКСПИР». Знаешь, мы такую книгу проходили в киношколе. Это история, где умираешь, когда целуешься невовремя. Я буду вовремя целоваться, мама».

Я учусь у Гоши получать удовольствие от жизни. И Яся учится тоже.

«Это ваши яйца?» - строго спрашивает кассирша мужчину лет тридцати.
«Это мои яйца! - четко, по-военному, докладывает мужчина кассирше. Чуть смущается и деликатно добавляет, - и мой батон».

Яйца и батон стали спонсором сегодняшнего Ясиного вечера. До тех ровно пор, пока Гоша не вызвал Ясю на совещание по поводу «творения его попы». Стоял в позе Аполлона около унитаза и не смел нажать кнопку смыва. Ибо.

Гоша гедонист. И все знает наперед.
«Я женюсь на доброй девушке, мама. Доброй девушке с большими сисями. Будем кататься на мотоцикле. Она будет прижиматься к моей спине. А потом она забеременеет. И мне придется продать мотоцикл. И купить машину. Мы же не сможем катать малыша на мотоцикле».

Гошино «я» превращается в «мы». Я замираю и перестаю дышать. И думаю, где здесь ошибка. И говорю: «Гоша. Вселенна щедра. Не надо продавать мотоцикл. Ты вполне можешь оставить его в гараже. И просто купить машину, чтоб ездить втроем с малышом».
Гоша в шоке. У него на лице: «А что, так можно было?»
Я уверена – можно.

«Кстати, - говорит Гоша мне после «спокойной ночи», - у меня любимый предмет в школе – окружающий мир. Я почти на все вопросы там отвечаю правильно. Что на Луне пыль. И эта пыль отражает солнечный свет. И потому нам отсуда, с Земли, Луна светится. Что я живу в стране Петербург. И все такое…»

И все такое – это про меня. Я смотрю #ещенепознер с Верой Полозковой. И рыдаю в двух местах. Когда Коля и Вера, перебивая друг друга, перевирают Бродского. И нет ничего этого прекрасней. И когда Вера рассказывает про Венецию: «Я начинаю рыдать, как только я на Пьяццале Рома схожу: «Господи, со мной такая жесть происходит, а тут 500 лет не меняется ни-че-го! Все как стояло, так и стоит! И спасибо большое за это этому месту!»

Мне очень надо в Венецию. На Пьяццале Рома. Чтобы убедиться, что есть в мире места, где 500 лет не меняется ни-че-го! Но пока границы закрыты, вместо Пьяццале Рома у меня Гошин камень.



Дело было так: однажды Гоша пошел на берег Волги с бабушкой. И с Ясей. И там нашел камень. Гоша его назвал Рыба-камень. И сделал своим талисманом. И приволок в Питер.
Хотя в Путилово на пляже много камней было. Но Гоша выбрал этот.
А когда этот Гошин камень увидела @id34791052 (Светлана Завьялова), она рассказала про него историю. С. в детстве не очень говорила с людьми. Зато говорила с камнями. И до сих пор говорит. Для меня это новый язык. И невероятно важный. Я теперь жду, что С. расскажет моим детям (и не только моим) много историй про камни. А пока я держу в руках Гошин Рыба-камень – на мне крестик, передо мной горсть галтовки во главе с амазонитом – и понимаю - миллионы лет позади. Землетрясения, вулканы, рождение морей. Все пройдет. И останутся камни. И любовь.

***
…Этот Камень очень и очень давно был внутри земли. Он имел другой вид. Но всё же это был он. Однажды Камень провалился в вулкан - как в гигантскую кастрюлю с кипящей лавой. И там он стал расплавленный, как сгущенка. Он немного покипел в вулкане и вылился внутри потока лавы. Он не был камнем. Он был жидкий и светлый.

Лава стекала по склону горы вниз. И остывала. Там, где она остывала быстро, получался темный цвет, а где медленно, более светлый. Так Камень попал на воздух. Воздух ему понравился. Но он ещё не был отдельным камнем. Он был частью огромной каменной массы. Масса была очень тяжёлая и давила на землю. Земля прогибалась под ее тяжестью. Проходили миллионы лет. Каменная масса все больше вдавливалась в землю. Образовалась огромная яма. Яма стала заполняться водой. И получилось море. В этом море жили всякие мелкие животные. Моллюски. И ракушки. По-научному беллемниты, «чёртовы пальцы» - их домики похожи на пули, вытянутые и с острыми концами; гастроподы; закрученные в спираль аммониты и брахиоподы.

Животные, населявшие древнее море, умирали и опускались на дно. Дно было покрыто илом. И век за веком, слой за слоем, весь этот морской мусор из обломков панцирей и раковин спрессовался до каменного состояния. Наиболее крепкие раковины оставили свои отпечатки. Гошин камень содержит несколько отпечатков разных животных – и на нем точно есть следы раковины брахиоподы.

Как же камень стал именно Этим Камнем? Произошло новое поднятие суши, море отступило, там где было море, развернулась долина, по ней потекла река. Вследствие землетрясения камень выделился из монолита, а дальше его обкатала вода реки. Почему реки, а не моря? Для морского Камень не слишком гладок.

***
Жизнь – это приключение. И в это приключение я сегодня беру с собой Гошин камень. Камень-Рыбу. А Гоша взял с собой в кровать дюмортьерит. Названный так в честь француза Дюмортье. Там большая история, но ключевое - что дюмортьерит помогает фокусироваться на главном.
Над кроватью объявление – все о том же. «Что бы ни случилось – юмор и любовь». Гоша берет черный фломастер и подписывает: «ЧОРНЫЙ». Говорит: «Так правильнее, мама. Для тебя. И о тебе. И цитирует выразительно: «Что бы ни случилось – черный юмор и любовь!»

«Ты уверен, Гоша, что страна, где ты живешь, называется Петербург?»
Гоша улыбается. Кивает снисходительно. И говорит со мной как с человеком, который не владеет жаргоном Парнаса.
«Ну ладно, мама. Не Петербург. А Санкт-Петербург».

Так всегда бывает. Поезд жизни остановился на полустанке. Ты огляделся. Увидел книжную полку. Взял с нее одну книжку – от безделья пролистать. И не вышел из вагона, пока не прочитал все 8 томов. Пока не заглотил их – не пытаясь разобраться, это герои пьют или в твоей рюмке коньяк сменяет абсент.

Это все Ремарк. Главное – вынырнуть потом. Вынырнуть, похоронив Пат. Вынырнуть, а за окном Альпы. Или триумфальная арка. Или кабак, где проститутка Роза вяжет что-то своей дочке между клиентом и клиентом. Или…
…Неважно. Главное, вынырнуть. Остановить себя в точке Х. Выпить крепкий кофе. Убедиться, что протрезвел. Теперь уже наверняка протрезвел. Точно протрезвел. И можно жить свою жизнь. Лишь иногда, прикрыв глаза, поняв, ощутив и услышав – герои Ремарка все еще рядом с тобой. У них тут льется рекой алкоголь, рвутся снаряды, летит на скорости 200 кмч старенькая машинка по спринтовой дороге (как?) и все будет хорошо. Ну, в смысле, все будет.

Но я лучше сегодня про С. У С. потрясающее чувство юмора. Я полмассажа смеюсь так, что Максим Галкин ревнует С. к успеху и жалеет, что не он лежит у меня на столе. А вторые полмассажа я не смеюсь – потому что переживаю – если буду смеяться дальше, то С. выставит мне счет за стендап.

«Ты сейчас массируешь мне БЦЖ?» - спрашивает С., когда я пальцами спускаюсь вдоль плеча.
«Сейчас, - говорю, - минутку. Прости. Срочное дело».
Беру в руки телефон и меняю имя С. в адресной книге. Был «Тот Самый С.», стал «С. Массаж БЦЖ».
И киваю – можем продолжать. Киваю – но С. этого не видит. Он лежит на массажном столе лицом вниз. И рассказывает мне про то, как пил в «Шаляпине» водку.
Закусывал квашеной капусткой с клюквой. Солеными грибами. Чем-то еще. С. рассказывает так, что мне хочется бросить его плечо на полпути и начать строчить по клавишам. Я не смеюсь уже. Мне не надо стендапа. Мне бы водки. И капустки с клюквой. И чтоб вайфая хватило на всю эту странную русскую душу. Был бы жив Хэмингуэй, был бы он родом из Вышнего Волочка, он бы меня понял.

«…Водка, Ир, это самый компанейский напиток. Самый. Другого такого нет. Это единственный крепкий алкоголь в мире, который позволяет пить его в компании. Причем с большим количеством еды. Для водки существует огромное количество специальных закусок. Водка – это большое застолье, много людей, бесконечные тосты. Это органичность культуры пития. Правда, риски неизбежны».

Я не люблю водку. Я слышу только свое: «Риски неизбежны». Как по мне – они слишком высоки.
Водка для меня - это чтоб резко прийти в себя. Когда ничего другого нет. Когда можно не почувствовать вкус. Когда…
…Да ладно, что уж. Водка – это горечь кладбища, вот. Хоронили Володю, друга семьи, несколько лет назад. Тогда я и пила крайний раз водку. С бутербродом из черного хлеба с салом.
Зря я, наверное, так с водкой. Наверное, она имеет право на тосты, селедку, копченую колбасу и что-то там еще. Я слушаю С. – и мне хорошо.

«….Нет такого супа, Ир, который вызывает острое желание выпить коньяк. А суп, который вызывает желание выпить водку – есть. Уха, например. Или борщ».

Я киваю. Соглашаюсь внутри. Внутри-внутри становится горячо. Как будто даже горячее, чем просто горячо.

«Водка – не любознательный напиток, она идет прямо в желудок. Понимаешь, Ир? И становится хорошо. Кстати, хреновуха в этом смысле тоже ничего».

Я задумываюсь. Про все это. Про нелюбознательность водки. Вспоминаю зачем-то пристань – четверть века назад. День ВМФ. Точнее, ночь ВМФ. Тогда после рабочего дня Агурец сгонял на Гороховую за сыром, колбасой, водкой, колой, хлебом и банкой маринованных огурцов. И с этим комплектом мы под шум волн отлично стерли грань между закатом и рассветом. И я возвращалась домой вдоль набережной – в пять утра поливальные машины отмывали дорогу, разгорался день, планета крутилась, крутилась, летела… А я желала экстренно протрезветь от нелюбознательной водки. И была счастлива и несчастна одновременно. Счастлива тому, как летит планета, и я вместе с ней. И несчастна – ибо хотелось домой, в кровать, спать. А поймать машину, сесть в нее и доехать до дома представлялось какой-то очень сложной задачей. Совершенно недоступной. И я просто шла вдоль красивой набережной самого красивого города в мире. Бесконечно пьяная прямо в пять утра. То есть уже в шесть.

«…Коньяк требует. Он заходит и начинает терроризировать: а это что? А это куда? Он излишне любознателен, Ир. Он затрагивает такие рецепторы, которые начинают сами собой раздражаться. И это не вопросы психики, это вопрос физиологии. Есть только один коньяк, который не требует, а рассказывает сам. Даже не рассказывает, нет. А встает, за руку берет и тебя приглашает за собой. Сейчас скажу, как называется. Хайн».

И сразу же захотелось налить Хайн в правильный бокал. Насладиться букетом. Лимон. Или даже лучше лайм. Шоколад. Это все. И чтоб атмосфера. И бросить на полпути уже второе плечо С. Пусть как-нибудь сам. Или пусть молчит. Не говорит про коньяк ни слова. Или…

«Под виски нужен инжир. И еще, как ни странно, арахис. Идеально. Берешь инжир. Окунаешь в стакан с виски. Кусаешь. Запиваешь виски. Инжир может быть свежий, а может быть подвяленный. Лишь бы не инжир-сухарик».

Я с виски на вы. Я их не очень. Не очень понимаю и совсем не люблю. Я про коньяк. Когда глотнешь – и становится горячо. Правильно. Достаточно.

А потом вдруг – лекция про алкоголь заканчивается. С. одевается. Его спина говорит за него сама – у нас впереди еще немало интересных встреч.

«Слушай, - говорю я, - ты же все знаешь. Скажи диагноз, а? Перед тобой была Алина. Красотка невероятная. Армянка с серыми глазами и ногами от ушей. Карьера. Копна волос. Юмор. 27 лет. Девственница».
С. кивает. И диктует диагноз – жаль рядом нет медсестры, которая бы застенографировала его: «Неумение сделать выбор в мире, где выбор огромен. Надо учиться выбирать. Между персиковым йогуртом и клубничным. Между колой и фантой».

С. одевается и чинно прощается на пороге: «Мне сейчас с собакой гулять», - говорит. И добавляет: «Есть люди, которые приходят домой, видят собаку – и у них вся усталость дня тут же стирается. А начинается чистая радость. Я не такой. Я наоборот – вижу собаку – и вся усталость дня умножается на два. Гулять надо».

«Зашнуруй ботинок», - говорит С. Гоша.
«Не шнурую, - отрезает С. И непонятно, то ли шутит, то ли нет. – Доверяю Вселенной».

И я смеюсь.
И С. тоже.
Все-таки пошутил.

Как я люблю это все. Как я люблю эту жизнь. Как я люблю то, что я делаю. И то, где я сегодня.

А потом Ремарк заканчивается. Герои трезвеют. Трезвеют. Зима заканчивается – а с ней и квашеная хрусткая капустка с дикой ягодой под ледяную тягучую водку. И хочется березового сока. И продолжения банкета. То есть разговора. И ты учишься не шнуровать ботинки – доверять Вселенной. И, как дурак, ищешь правильные бокалы под Хайн. Что однажды возьмет тебя за руку и поведет за собой. Если, конечно, тебе есть куда идти. А если уже пришел – эти же бокалы отлично подойдут под виски. Я помню, С. говорил, что виски – это конечная точка маршрута. Когда долго шел, пришел и больше никуда не надо. «Виски не непрягают, Ир. Ты будто заходишь в дом, а они берут у тебя пальто и ставят перед тобой тапочки».

С утра я надела на себя неодежду. Ну, как в загадке: «быть на встрече с королем одетой, но раздетой». Потому что вроде жарко в доме, а вроде не июль. Вроде праздник и стриптиз, а вроде дети и утро.
«На «пятерочку» по десятибалльной шкале, если представить, что мы на пляже», - прокомментировал Гоша. Гоша суров.

Гоша молчит. И вдруг – мужская логика незатейлива – говорит: «Киношкола в этот раз была в зале, где девочки занимаются на палкой». («Ну ты знаешь, мама, - уточняет Яся смущаясь, но не изменяя своей прямолинейности, - это как в фильмах, где проститутки полуголые ползут вверх»).

«Мне очень понравилась такая киношкола. Я очень много крутился вокруг такой палки, мама. Еще хочу туда попасть. Пойдешь со мной?»
Я смотрю в свое расписание на следующей неделе.

«Эксперимент с водорослями у меня удался, мама, - говорит Гоша. – Ты видела. Отличный эксперимент. Мне, только, мама, масштаба не хватило, - понимаешь?»
Я киваю. И смотрю Гоше в глаза, пытаясь предсказать ход мыслей.

«Эксперимент назывался «Коллоидный сад», да? Так вот, мама. Водоросли, что выросли, уперлись все в стенки сосуда. И разрушились спустя 2 недели. Хотя все было красиво. Но мало. Я решил, мама. Мне надо усилить эксперимент. Ну, ты понимаешь. Закажи пожалуйста, мне на Озоне 4 пачки «Коллоидного сада». Мне нужен размах. Я хочу посмотреть, что будет, если водоросли не ограничивать бутылочкой».

И я иду и заказываю 4 пачки «Коллоидного сада». Потому что потом, однажды, когда Гоше нужен будет масштаб – в бизнесе и в жизни – у него не будет страха, что нельзя. А будет понимание, что можно.

«Ты вообще похожа на ворону, мама. Ты это понимаешь? Ты как ворона в стихотворении Маши Рупасовой – ты выходишь за рамки все время. Ворона выходит за рамки - она строит себе не просто гнездо, а гнездом. Она так и говорит: «Чтоб не мокнуть под дождем, я варю себе гнездом. Он по форме как корытце, только сверху крыша есть. Если лень в помойке рыться, эту крышу можно съесть!» Вот и ты выходишь все время, как эта ворона. И тарелка у тебя: «Выходи за рамки».

Гоша сидит на кровати и плачет.
«Что плачешь?» - обнимаю я его в кольцо своих рук – так, что не вырваться.
«Штаны порвал», - всхлипывает он.
А у нас в семье за штаны детей не бьют. И даже не ругают. Даже если это одни из двух офисных штанов и восстановлению они не подлежат.

«И что?» - говорю я.
«Увидел дырку только что. Это я на улице запнулся, когда от Яси убегал. И теперь мне страшно смотреть на коленку. Я думаю, что когда я штаны порвал, я и колено поцарапал. Ааааа!» - хныканье переходит в полноценный плач.

«Тебе больно?» - спрашиваю я.
«Нет, - говорит Гоша. – Только страшно».
«Давай я посмотрю. Мне не страшно».

На колене небольшая ссадина.
«Все норм, - говорю я. – Даже мазать не надо. Само заживет».
«Даже перекисью водорода не надо?»
«Не надо».
«А в душе будет щипать, когда я буду мыться?»
«Полсекунды».

Гоша выбирается из кольца моих рук. Надевает шорты. Смотрит на колено. Выдыхает.
Я смотрю на штаны и несу их в мусор. Никаких реинкарнаций.

«Ты моя бесстрашная мама», - говорит Гоша. И мы идем накрывать ужин. И Гоша рассказывает про одноклассника Даню. «Знаешь, мама, у нас есть Даня. Я иногда смотрю на него и про себя думаю: «Какой же он милашка!» Он такой милый! И я стал с ним дружить в школе. Мы на переменах с ним болтаем, бегаем, в столовой иногда рядом едим. И знаешь что? Я увидел, как другие мальчики поменяли ко мне отношение. Я для них как будто стал важнее и сильнее. Они перестали меня задирать и дразнить даже».

Я киваю – так и бывает. Мы накрываем стол. Я в образе бесстрашной вороны на «пятерочку» по десятибалльной шкале. И Гоша, которому даже не надо попадать в Изумрудный город к Гудвину, чтоб стать смелее. Я вручу и смелость, и все остальное.

За мам – вот мой тост в этот день. За нас, мам наших детей. И за наших мам. Которые вырастили нас такими. И нам теперь можно что хочешь. Можно выходить за рамки. И можно надевать неодежду. И можно не ругать за штаны. И выбрасывать их не раздумывая. За мам.

А у Гоши на майке написано: «Life is a journey». И я знаю, что это путешествие души, в которое человека пускает мама. И понеслось – по волнам, по морям. Где можно все – все, что ведет к счастью и любви. У меня нет такой майки. Но она у меня, конечно, есть. И если есть что-то, что мне нужно, так это другая майка. С надписью «Береги голову, вдруг там мозги». Вот это «вдруг» - только и держит меня в 8-балльный шторм по волнам, морям.

Спасибо, мама. И с праздником.

( Collapse )

- Секрет успеха – в хорошей свинине. Нужен хороший кусочек свинины. Окорок. Или на сахарной косточке кусочек, - говорит Марго. Молчит немного, и тут же добавляет, будто туда, на весы к хорошей свинине кладет еще что-то очень важное, - и кислая капуста. Она должна быть вкусная. Вкусная капуста, Ира. И все получится.

Теперь у меня есть секрет успеха. И – в полночь у Золушек карета превращается в тыкву. А у меня на плите пятилитровая кастрюля кислых щей. Потому что вчера перед сном Яся плакала. И Гоша хныкал. И требовали вернуться к Марго. К ее кислым щам. Блинам. Снежным вершинам. Рассказам про кота, что схоронился в подполе от гостей. К конфетам – без счета. К мультикам. К варенью с земляникой. И к добавочке кислых щей.

А ведь не собирались, не планировали. Выехали из города в Лосево. Хотели отдохнуть на берегу Вуоксы. Но дороги замело, домик промерз, машина застряла. Со всех сторон не сложилось. Но уже там, буксуя на льду и вдыхая острый запах ледяных торосов, стало понятно – это все для теплой встречи. Все к лучшему.
И все случилось.

Ворвались в натопленный дом уже впотьмах, на плите варилась картошка, на сковороде жарилась курица. И сидели под картошку с огурчиками до часу ночи, говорили разговоры, говорили, чаевничали, не могли уложить детей спать и не укладывались сами, молчали. За окном были огромные сугробы – и Гоша, прислонившись носом к холодному стеклу в сенях, сказал, глядя на Луну и заснеженные деревья: «Мама, это лучший пейзаж в мире».
И Максим отставил рюмку в сторону и выпил чай – тот случай, когда достаточно. Когда все хорошо, и хочется выпить, чтоб отогреться и снять усталость. И не надо пить, чтоб запить горечь и боль. И все хорошо. И старый финский дом держит тепло. И любовь. И здесь не надо много говорить.

А потом, утром, были блины на завтрак. И метель за окном. И дети с Максимом вышли во двор с лопатами – и метель унялась, как заговоренная. И засветило Солнце. И я пила кофе, а потом чай – и смотрела в окно, и хотела, чтоб так и оставалось. Сегодня пусть будет так. Не будем спешить. Будем праздновать свою жизнь. Смотреть фотки и видео. Радоваться за тех, кто жив. И грустить о тех, кто уже не с нами. И благодарить за сегодня.

- Берешь свинину, Ира. Варишь бульон. Потом кладешь туда капусту. И картошку. Целыми картофелинами. Томишь, медленно. Делаешь зажарку - лук зажариваешь. Я еще туда добавила размоченные сухие белые грибы. Свинину разбираешь. Картошку сваренную надо растолочь – и обратно. Перец горошком. Лавровый лист. Все.

Дети купили сегодня свинину. «Меня продавщица спрашивает, - говорит Яся, - «Тебе килограмм свинины – это что значит? Тебе больше килограмма или меньше?» Я сказала, что больше. Правильно?»
Все правильно. Еще дети купили квашеной капусты. «Хорошая капуста, мама?» Отличная капуста – если б я не пообещала детям кислых щей, они тут бы и съели, на месте. А так – похрустели оба из одной тарелки – и ёк капуста. Максим купил черный хлеб, рижский.

Когда в полночь у нормальных золушек карета превращается в тыкву, передо мной стоит кастрюля кислый щей. Сметана. Рижский хлеб. Полрюмки кедровки. Спящие дети. И счастье жить. И Славка – выпивший сегодня по случаю праздника – звонит – и ничего не говорит. И правильно. Что говорить, Славка. Все ясно и так.
«Хочешь, спою тебе?» - говорит Славка. Потому что все ясно и так. Что говорить. А спеть можно.

И Славка поет:
«...Мало шансов у нас,
Но мужик - барабанщик,
Что кидает шары,
Управляя лотом,
Мне сказал номера,
Если он не обманщик,
На которые нам выпадет дом».

А однажды так уже было.
Мы загулялись с Парамоном и нашими сестрами вечером в воскресенье. Катали их на санках, и вдруг оказались далеко от дома, и девчонки замерзли, и мы как-то тоже. И вспомнили – Марго! Мы же у дома Марго!
И зашли отогреться – без звонка, какой звонок, телефонов не было. И девчонки сушили варежки на батарее и грели руки. А муж Марго, Юрий Васильич, вынес нам всем по груше. Я писала эту историю как-то.
И мы ели груши, что явно прибыли из автономки, откуда-нибудь со Средиземного моря, а за окном была метель и полярная ночь. И назавтра в школе, встретившись с Марго взглядом на химии, мы с Парамоном переглянулись: «Было? Не было?»

И вот. Спустя 30 лет – та же история. Только вместо груш клементины. «Это как мандарины, но без косточек», - говорит Марго. А я молчу и улыбаюсь. И Юрий Васильевич рассказывает, как черепах, что смотрят на нас со стен, ему подарили на Кубе. И каков на вкус черепаший суп.
Как голодно было в автономке до Средиземного моря. Но зато когда там заправлялись, то мясо привозили румынское или венгерское. И вот это было мясо!
И еще разное рассказывает.
А я смеюсь: «Груш нет?»
И это наш культурный код. И просто код.
И фиг с ним, что груш нет.
Зато есть любовь. И она не перестает.

А Славка поет в трубку:
«А белый лебедь на пруду
Качает павшую звезду,
На том пруду, куда тебя я приведу».

А я душой как раз на том пруду. То есть на том хуторе.
И на том хуторе – это был отличный День защитника Отечества. С лучшим в мире командиром подводной лодки. Под рассказы о том, как пришел на флот. И как остался.
А я не знала ничего. Но как будто знала. Потому что химия была шестым уроком. И если в конце урока дверь класса приоткрывалась – и Юрий Васильевич заглядывал в класс – высокий, молодой, в распахнутой шинели, румяный с мороза. И Марго делала вид, что все идет своим чередом: «Сдаем самостоятельные, пишем домашнее задание, осторожнее с реактивами», - но проигрывала сама себе. И улыбалась, и кивала в сторону двери, и снова улыбалась. И было понятно – лодка пришла из автономки. И какое-то время Юрий Васильевич будет с нами, на берегу.

И почему-то было понятно, что он нас любит. Почему-то так. И до сих пор.
И нежно бесконечно.
И щи эти кислые. И эта кедровка не причем, конечно.
Хотя секрета успеха никто не отменял.

«Кошки, кстати, могут в одном помете родить детей от разных котов! У них овуляция так устроена!»
«Да, но я не кошка, вот в чем дело! Я не могу в одном помете, то есть… как правильно сказать?... я не могу в один прием родить детей от двух разных мужчин! Да и не хочу, если честно. Даже если б могла!»
Тут я очнулась – о чем это я. О чем это мы.
За дверью кабинета педиатра – шторм из родителей и детей, которым надо выписаться в школу. А наш педиатр смотрит в компьютер, и рядом с Ясей (Дорохина Ярослава) визит Лизу (Дорохина Елизавета). А Елизавета, волею судеб, родилась с Ясей в один день.
И дальше накатанный сценарий: «А почему вы выписываете только одну дочку, а где вторая?» И (накатанный сценарий) - я говорю, что Яся, на минутку, Максимовна. А Лиза – Дмитриевна. И я при всем желании не могу родить дочерей одномоментно от двух разных отцов. А кошки могут.
И я смеюсь. А врач слушает детей («Гоша, отвернись! Не подглядывай на сестру. Ты видишь, она взрослеет!») и говорит что-то про эпоху до ЭКО, когда у женщины случалась многоплодная беременность, например, пятирняшками или шестирняшками, но я уже не слушаю.
Мой мозг не воспринимает детали – мне хватило фактора «пятирняшки», чтоб не углубляться в особенности овуляции. Или что там еще.
А потом Яся уносится в школу, а мы с Гошей идем домой. На улице -16, Яндекс деликатно пишет, что ощущаются они как -22. На Гоше намотан смешной полосатый шарф, полученный на Новый год от канала #ещенепозднер (да, Гоша тот еще счастливчик – у него как раз не было шарфа), на горизонте просыпается рассвет – алая полоса разливается по небу неаккуратной акварелью, спотыкаясь о сумерки и облака. И Гоша говорит: «Смотри, тучи сколько грязи понаделали на этом рисунке. Если б это был рисунок. Или на этой фотке. Если б это была фотка».
Мы молчим. Все-таки -16. Морозное звенящее утро разрывает мой телефон – и медсестра из школы спрашивает, где мой сын. Я говорю: «Рядом. Выписан. Скоро придет в школу, как только получит анализ».
Гоша не спрашивает, кто звонил. И так все понятно.
«Посмотри, мама, в интернете, во сколько сегодня рассвет?»
«В 9-52, - говорю. А сейчас 9-30. Успеваем».

Мы поднимаемся на наш 18 этаж. Завариваем чай. И усаживаемся на подоконнике. Так, будто мы на Пангане. Где рассвет (и еще закат) – это ключевое событие дня. Вокруг которого строится все остальное. Кокосы, рис с кешью тэйк эвей, прогулки вдоль линии прибоя с изучением рыбацких лодок, тихий час и арбуз до и после.

Мы сидим на подоконнике. Солнце разжигает морозный питерский день. Гоша уточняет: «А почему в этой поликликлинике было так много людей? А в той, где мы были с утра с папой, вообще почти никого не было? Ну, где мне брали кровь за 5 тысяч? Потому что там надо платить 5 тысяч? Ты знаешь, я в этот раз совсем не боялся сдавать кровь. А Соня, как думаешь? Соня боится? Пока я был в гостях у Сони, она сыграла нам на музыкальном инструменте, который похож на слово Арфаграфия. Как-то так. И еще мы посмотрели восьмого Гарри Поттера. Соня придет к нам в гости? Можем договориться с ней? Я очень хочу, чтоб она пришла в гости».
Много что случится в этот день. И через 7 минут раздастся звонок в дверь, и Гоша спросит: «Это к тебе на массаж?» Но прямо сейчас мы смотрим на рассвет. И я улыбаюсь. Все-таки хорошо, что я не кошка. И что у меня с овуляцией не так, как у кошек.

«Жестковато нас встречает Питер, правда, мам? Жестковато!»
Мы стоим на остановке, ждем такси. На календаре январь-2021. Снежная поземка, -4, около часа ночи.
Я киваю: жестковато, да.

«Не нравится мне этот чел на дереве. Не по-человечески это».
И я замечаю мужскую фигуру на дереве. От удивления даже забываю про циничный питерский холод, что не щадит. Приближаю зумом камеры этого чела – инсталляция. Видимо, в этом глубокий смысл. Но сейчас, в сумерках и холоде он теряется.

«Слушай, мам, - говорит Гоша, уже переключившись с человека на дереве, - прохладно, правда? Скоро такси приедет? Я же в джинсах, а это сама понимаешь – хорошо для офиса, а не для улицы.

И тут приезжает такси. И водитель просит нас обоих пристегнуться. И мы болтаем обо всем полчаса. Даже больше. И едем не по КАДу, а сквозь город. Город спит, пробок нет, светофоры включили зеленую волну, храмы подсвечены торжественно и красиво. Рождество.
Рождество. А мы говорим обо всем – о Сочи и Крыме. И вирусе и о том, что в Новый год в Питере снега не было. А сейчас вот выпал – но разве ж это снег. «А вот в Твери у нас, - говорит Гоша, - огромные сугробы на каждой ветке. Встанете под такую ветку – и если снег упадет на вас – окажетесь в берлоге из снега».
О ЦНС болтаем. И о всяком.

«И кстати, - врезается в разговор Гоша, - я тут на заднем сиденье рубль нашел. От прежнего пассажира. Я вам его положу здесь. Пригодится»,
«Пригодится, - говорит водитель. – На счастье. – И добавляет, обращаясь ко мне, - какая же вы все-таки впечатлительная. Можете статью написать!»
Я ни слова не сказала про журналистику. И вообще.
И тут мы притормаживаем у нашей парадной. Прощаемся тепло и бережно. Здравствуй, Питер. Здравствуй, город.
И расходимся, как в море корабли.

И Гоша смотрит на меня как взрослый. И говорит – как взрослый.
«Мама. Это удивительно. Но мне никогда не надоедает твой треп. Вот ты не со мной говоришь всю дорогу. А я от него никогда не устаю».

И я смотрю – а сын вырос. Ровно как в книжке «Ангелино Браун», что мы с ним сейчас читаем, вырастает ангел Ангелино. Раз – и стал больше. А Гоша будто читает мои мысли. Достает из шкафа пижаму-комбинезон. Прикладывает к себе. И говорит с надеждой и сомнением: «Вот я сейчас помоюсь и попробую втиснуться сюда. И посмотрим, как я влезу».
Гоша ставит ставку на то, что влезет. Пусть со скрипом. Но допускает вариант, что не очень влезет. Впрочем, это та история, где оба поворота – хорошие. Вот бы научиться в жизни так – хотеть чего-то конкретного, но понимать, что то – как сложится – оно и есть правильно. Просто ты уже не втиснулся в свою прежнюю одежку. Ты растешь.
А потом Гоша ходит по дому как впервые – он не был здесь 2,5 месяца – ходит, читает надписи на стенах, о чем-то хохочет. И вызывает меня: «Мама, смотри. Тут у тебя написано: «Что бы ни случилось – юмор и любовь. Быть в моменте и видеть в нем свет». Ты имеешь в виду, что черный юмор, если что, тоже можно использовать?

Можно сын. Лучше, конечно, не черный. Но тут уж какой козырь выпадет.
А потом Гоша включает аромадиффузор. Капает туда Stress away от#Youngliving. Пристраивает около своей кровати и говорит. «Мама, похоже, это будет иметь эффект (он говорит «эффэкт», но я не смею иронизировать) для моего успокоения. Ты чувствуешь, как пахнет ёлочками? Это просто блаженство, мама!»

И я смотрю на сына – а он снова вырос. Невероятный мой сын. С которым так интересно иметь дело. И просто трепаться интересно тоже. И будто подтверждая мои мысли, Гоша говорит: «Завтра с утра в магазин надо сходить, да? Прости, мне придется попросить твою карточку. Свои деньги я оставил в рюкзаке, который папа привезет».

( Collapse )

( Collapse )

Сентябрь вышел насыщенным. Он начался 31 августа, когда мы, едва приземлившись, побежали в поликлинику за справками для детей в школе. И вот, заканчивается. Полтора часа остается. И огромная благодарность этому сентябрю.

• Собрали детей стихийно в школу к 1 сентября. И продолжили сборы в течение сентября. Спасибо бабушке и дедушке, что приехали на Гошину линейку – очень ценно было быть всей семьей. Хотелось ужасно плакать, глядя на все это. На все это великолепие – в масках и с букетами. Но вместе как будто хотелось плакать меньше.
• Яся пошла в новую школу в новый класс. И прожила (как мне кажется) какой-то начальный этап адаптации. А еще сняла видео на конкурс, посвященный ПДД и написала пару олимпиад.
• Яся с Ариной записали программу про Крым на радио России Санкт-Петербург, я писала сценарий их разговора.
• Яся определилась с кружками и интересами, в спокойном режиме: «Хочу дать себе время понять и прочувствовать». Не везде гладко, еще будут вероятно коррективы (при хорошем раскладе, если не наступит карантин) – но это очень круто, ее осознанность.
• Гоша снялся в фильме «Ледяная история», это было три больших смены, одна с переработкой, с полным циклом – грим, сшитый костюм, волшебство, несколько дублей – и это было очень круто. Заработал деньги, счастлив – и опыту, и съемочной группе, и деньгам.
• Гоша адаптировался к школе. На первом этапе. Но прямо очень круто. Ирина Владимировна аккуратно комментирует происходящее – и в этом «аккуратно» очень много гордости и спокойствия за Гошу. «Есть над чем работать в прописях. Это ему трудно. А ведет себя как мужчина – рассудительно и адекватно» и «С письменными работами не так хорошо, как устно. От Бронислава пересели, слишком было весело».
• Были в Пскове – с двумя ночевками, и с одной в Новгороде. Было очень круто. Наверное, это главное впечатление сентября. То, что мы там успели – это темы отдельных постов.
• Отметили мой ДР в семье. Я получила в подарок от друзей ноутбук, счастлива. Это какая-то невероятность – его не было в планах и первой необходимости. Но стоило мне захотеть, как он случился. Спасибо вам всем, друзья! - Максим его уже настроил, миу-миу!
• Отметили мой ДР с друзьями. И Яся устроила с подругами пижамную вечеринку.
• Папа с Максимом ездили на дачу, ловили рыбу. И еще Максим сам ездил отдохнуть от нас, и там рыбалка удалась просто на 5+, он счастлив.
• Я написала 2 статьи и взяла интервью у Михаила Лабковского.
• Наслаждались сентябрем и красивой погодой. Гуляли с детьми по центру, гуляла без детей по центру, ходили с Гошей и Ко в Шуваловский парк.
• Я возобновила тренировки в фитнес-клубе с тренером.
• У меня были новые прекрасные знакомства, которым я счастлива. Есть две прекрасных истории – про Шуру Кузнецову (проект Голос) и остров Панган, про Олега Грабко (муз. Продюсер) и Николая Агутина. А еще мы в сентябре очень тепло встретились с Петей Захаровым. Это человек, который меня вдохновляет неимоверно. И на ДР ели Рафаэлки от Пети и загадывали желания.
• У меня было много волшебства. Настоящего, волшебного и совсем бытового. Из цикла: «Подошла к метро и обнаружила, что потеряла карточку сбера. Зашла в телефон – убедилась, что деньги там на месте, подумала, где могла выронить. И в пути туда, не доходя до места назначения, карточка вернулась ко мне. В 11 ночи, в темноте. Там, где я с уставшим Гошей подмышкой. Или такая: нашла клевую квартиру в Пскове. Стала бронировать – хозяйка написала: она уже забронирована на выходные. Ну ОК. Нашла просто квартиру, хорошую. Забронировала. И в тот момент, когда мы выезжаем в Псков, звонит хозяйка второй квартиры и говорит: «Ира. Я знаю, что вы бронировали квартиру на Владимирской, ее хозяйка – моя невестка. Она просила вам передать, что бронь слетела, она вас ждет». И мы провели выходные просто в квартире мечты, которая мне понравилась с первого взгляда.
• Вообще я раскусила кайф снимать квартиры на айрбиэнби, смотреть на интересные ремонты, виды из окна и решения планировочные. Кайф – примерять на себя новую какую-то жизнь.
• Было очень много тепла. Меня так поздравляли с Днем Рождения – близкие и далекие – что это тепло осталось внутри. Терпко и нежно. И оно как-то продолжается. И я чувствую такую близость миру и желание быть с ним на одной волне. Нараспашку. Со-единенной. Невероятно как-то тепло внутри – от близких и далеких, которые тоже близкие.
• Я перебрала, кажется, 100% детских вещей. Понятно, что дети перманентно вырастают из всего. Но сентябрьский разбор – он прямо дорогого стоит, уйма всего отдано и передано, а что-то еще ждет своего часа.
• Я подарила себе от себя очень крутой подарок на ДР. Первый раз в жизни. Генеральную уборку. Это огонь. После этого много меняется – Максим видит, что где привинтить. А я нашла решение, как определиться со шкафом и планировкой систем хранения.
• Поздравили и отметили семьей День Первоклассника и 45 лет свадьбы родителей. А еще отметили начало учебного года с няней Светой, дети получили подарки, а у Яси со Светой случился девичник - счастье-счастье.
• Ушел мой одноклассник Стас Б. От ковида. Это такая боль, что я в стадии отрицания. Я понимаю про выбор души и «Жизнь – это навсегда». Я много понимаю. Но я даже пост про Стаса написать не могу. Потому что такого в моем мире не может быть.
• Получила фотографии с массажной фотосессии от Кирилла. И счастлива снова. И фотки мои с летней фотоссессии так прекрасны, что я не перестаю себе улыбаться и радоваться, глядя на них.
• Делала массажи – и приходили новые инсайты, осознания, уверенность в своих силах и тому, как и куда я могу провести. Это очень круто. И я очень ценю себя за признание своего пути. И благодарна тем людям, кто приходит ко мне, доверяет, открывается и готов расслабляться и менять себя.
• А, ну и простудилась в какой-то момент. Или хлебнула больше, чем могла. Эмоций и действий. Потому полечилась, отлежалась. И профилактически стала ставить себе (это понятно) и Гоше (это внезапно) пиявок для активизации иммунитета. И Гоше зашло очень.
• Посмотрели семьей один фильм («Успех») – в яблочко. Много разговариваем с детьми. И вообще, Максим все это время на удаленке, потому действуем в команде: он уводит Гошу в школу, в основном он забирает, и много по дому делим пополам.
• Обычная жизнь. В которой много благодарности. И понимания «Здесь и сейчас». И взрослеющие дети. Где каждое «Мама!» на вес золота – попробуй не обернись – через три минуты все, возможно, изменится – и ты пропустишь самое важное. И не увидишь рассвет. И закат. И осень пройдет мимо.
А так нельзя.
Всех обняла.
Пусть будет счастье и любовь.
( Collapse )